«Проявляй доброту и служи вайшнавам» (часть 1). Статья из журнала ‘The Harmonist’ под редакцией Шрилы Бхактисиддханты Сарасвати Тхакура (на русском и английском языках)
Нараяндас Адхикари Бхактисудхакар
Проявляй доброту и служи вайшнавам
(часть 1)
Статья из журнала ‘The Harmonist’,
издаваемого под редакцией
Шрилы Бхактисиддханты Сарасвати Тхакура
в 20–30-е годы XX столетия
(из второго номера XXVII тома за июль 1929 года)
Учение Господа Чайтаньи гласит о том, что подлинную духовную жизнь характеризуют три непреложных условия: склонность воспевать Святое Имя Господа, сострадание к дживам и служение вайшнавам.
В этот «железный век» Кришна проявляется в этом мире в форме Своего Святого Имени. Воспевание Его Святого Имени без оскорблений — единственный дозволенный метод служения Всевышнему в эту порочную эпоху. Понимание этого раскрывает перед человеком путь достижения высочайшей цели жизни.
Чтобы обрести необходимые для этого качества и стать восприемником милости Бога, единственно благодаря которой можно воспевать без оскорблений Святое Имя, настоятельно необходимо проявлять неподдельную доброту ко всем живым существам и служить преданным Господа. Шри Чайтанья настойчиво подчеркивал, что шастры запрещают нам служить тем, в ком нет духа служения Господу. Шастры не признают сообщество непреданных Богу. Таким образом слово «служение» подчеркивает необходимость общения лишь с преданными Господа. Поэтому естественный долг всех живых существ состоит в служении вайшнавам и только им.
Идея служения, которая превалирует в невайшнавских сообществах, применима лишь к телу и уму, служащих материальными оболочками для порабощенной грехом дживы. Однако с помощью ума и тела можно служить лишь уму и телу, но никак не бессмертной душе. Сами по себе ум и тело лишены инициативы. Инициативой обладает душа, которая служит уму и телу, когда ошибочно отождествляет их с собой. Однако эти материальные оболочки не в состоянии служить интересам души, даже когда живое существо находится во власти такого самообмана. В этом случае обусловленная душа может лишь использовать тонкие и грубые тела других существ в служении собственному телу и уму. Душа лишь путает себя с этими материальными оболочками, когда полностью отказывается служить, тогда как служить может только душа. Как только живое существо желает, чтобы ему служили другие души, эта иллюзия (состоящая в том, что он считает себя господином, который вправе распоряжаться всем и вся) затмевает его способность суждения и заставляет его потерять это положение, которое якобы позволяет ему принимать служение вместо кого-то. В царстве духа индивидуальные души не наслаждаются сами по себе, поскольку там всего лишь один Наслаждающийся — Сам Всевышний, Который принимает служение от всех остальных. В духовном царстве индивидуальная душа не присваивает себе какое-либо служение ради своего личного наслаждения. Таково единственное и естественное устройство подлинного духовного общества. Бессмертная душа полностью бездействует в сообществе греховных душ, основанном на принципе эгоистического материалистичного наслаждения, которое зачастую выставляется под вывеской бескорыстного служения. Понимая положение падших душ, вайшнавы ощущают печаль и пытаются вызволить их из этого греховного состояния, в которое те попали из-за собственного неверного выбора. Они не могут служить греховным душам, поскольку последние желают лишь наслаждаться, а не служить сами, тогда как отношения всегда должны быть взаимными.
Та духовная практика, которой учил Шри Чайтанья на основе авторитета священных писаний, не должна искажаться материалистичным пониманием нравственных норм и обязанностей. Если мы привязаны к наслаждению объектами, связанными с теми материальными оболочками, в которые заключена наша душа, мы рискуем продлить нашу болезненную иллюзию, продолжая отождествлять себя со своим телом и умом. Воистину, подобное безрассудство просто самоубийственно. Такая оплошность под именем нравственных обязанностей наказывается физическими и психическими беспокойствами, которые ограничивают нашу свободу в получении материалистичных наслаждений и приносят нам благо, если благодаря этому мы понимаем справедливость и благоприятность этого карающего принципа, который существует лишь по всемилостивому провидению. Однако такое развитие событий случается крайне редко и едва ли рассматривается с точки зрения нравственности. Обычно порочный человек пытается избегать подобных беспокойств, умело и заботливо выбирая для себя то, чем он будет наслаждаться в будущем. Это позволяет ему сохранить и упрочить свое положение. Нарушение же духовных обязанностей наказывается еще большей запутанностью в мирских делах и привязанностью к телу и уму, которые ошибочно принимаются за душу. Это приводит к тому, что человек все больше отдаляется от духовной жизни. Пока человек погружен в мирские дела и путает себя со своим мнимым «я», ему крайне трудно понять данную тему. Конечно же, материалист не видит ничего неправильного в поведении подобных ему людей, и будет только хвалить такие поступки. Более того, закоренелый материализм почти всегда выступает как враг духовной жизни. Так называемая материалистическая исполнительность свидетельствует лишь о более сильной форме иллюзии. Поэтому само слово «обязанности», которое принадлежит к техническому словарю эмпирической этики, в действительности не применимо к духовной деятельности, на которой делал акцент Шри Чайтаньядев.
Безусловно, запутанность в мирском включает в себя несчетное количество обязанностей, исполняемых в этом мире. Эти обязанности порой в более мягких и пристойных выражениях называют «служением человечеству». Согласно этической науке служение желаниям тела и ума рассматривается как первостепенные и единственные обязанности, которые мы имеем, а также имеют другие люди. А то поведение, которое не служит, но, напротив, препятствует этой цели, воспринимается как неверное или ошибочное. Мирской ум просто не в состоянии мыслить по-другому. Конечно же, в уме содержатся тысячи и тысячи соображений, которые направлены на то, чтобы утвердить подлинную необходимость и мудрость в следовании выбранному курсу. Однако сами по себе все эти соображения всегда подчинены описанной выше цели. В своей попытке сформулировать основание для собственного поведения, материалистичный по своей природе ум говорит, что у этого основания нет никакой определенной цели, дабы просто избежать открытого признания своего рабства перед физическим телом. Это означает отказ от беспристрастного и всестороннего рассмотрения в пользу прежнего заключения, являющегося всего лишь продуктом иррационального инстинкта, то есть неудержимого желания чувственного удовлетворения.
Однако лицемерная и иррациональная наука эмпирической этики, хотя и вынуждена косвенным образом признать свою неспособность найти прочное основание для своих заключений, при этом продолжает бесстыдно провозглашать себя единственным рациональным стабилизатором человеческого поведения. Фактически под маской этого упорядочивания скрывается лишь попытка убедить нас следовать естественным склонностям ума, то есть всячески угождать прихотям физического тела, принимая за идеал стремление приспособить эти материальные оболочки к окружающей вещественной действительности. Но у души не существует совершенно никаких обязанностей перед материей. По сути, слепо принимается на веру как само собой разумеющееся то, что тело и ум вправе жить и действовать согласно своим собственным прихотям и при этом с максимально возможным комфортом. Однако тело постоянно изменяется: растет, стареет и умирает. Умственные способности также ослабевают и угасают вместе с телом. Согласно эмпирической науке ум не может существовать сам по себе, вне живого физического тела.
Таким образом наши так называемые обязанности, согласно принципу эмпирической этики, всецело сводятся лишь к этому, то есть к следованию естественным склонностям тела, тем самым давая людям полное право наслаждаться полноценным и всесторонним существованием на неограниченное время, а также помогать другим делать то же самое. Однако последнее в действительности не совместимо с первым, несмотря на множество попыток всячески оправдать все несоответствия и «позолотить эту пилюлю».
Попытка жить лишь ради этой биологической цели, состоящей в накоплении телесных способностей, несомненно, приводит к социальным и моральным бедствиям. Биологические интересы одного человека никогда не будут идентичны интересам другого. Борьба за существование — это не что иное, как битва против всех за право вольготно жить за счет других. Однако подобные попытки всегда влекут за собой наказание. Человек не может преуспевать, пока и другие живут в достатке и процветании. Такой вот неразрешимый и порочный круг. И это так и должно быть. В конце концов никогда нельзя избежать недостатков заключительного обоснования, когда нет ни доказанного, ни доказуемого.
В результате даже самые умные из приверженцев нравственности находят уместным признавать лишь для виду неопределенные принципы биологической этики в качестве собственных представлений о туманной свободе от подчинения каким-либо принципам, кроме диктата интересов физического тела. Как говорится в пословице, благотворительность начинается дома. Следует, однако, добавить, что там же она и заканчивается. Благотворительность, направленная на свое собственное тело, постепенно разрастается и начинает руководить всеми поступками человека. Это всегда сразу же вызывает бурный восторг у ее приверженцев, однако на этом все заканчивается. Возможность учитывать требования второго и третьего человека присутствует всегда, однако при этом они всегда второстепенны по сравнению с первостепенной личностью. Эмпирический альтруизм — это полнейшее лицемерие от начала и до конца.
Поэтому все те, кто утверждает, что следует принципам эмпирической этики (либо биологической, либо казуистической), живут лишь интересами тела и ума, которые, по сути, являются одним целым. Независимо от своего пола человек зачастую называет это псевдо «я» своей душой. В этом мире господство этого принципа естественно и неизбежно, и этому не нужно даже учиться. У тела и ума есть свои природные, но при этом неутолимые желания. Эти желания всегда неизбежно противоречивы. Невозможно привести в гармонию требования ума и тела, кроме как постоянным отказом в их удовлетворении, как полностью, так и частично. Более того, даже это несовершенное удовлетворение своих желаний становится еще более невозможным из-за следования тем самым рекомендациям, которые дает эмпирическая этика.
Филантропы и все те, кто защищает культ «служения человечеству», обращены жестокой логикой фактов в пользу веры экономистов, которые одобряют этот бескомпромиссный идеал биологического смысла жизни. Сегодня во всех цивилизованных странах все важные проблемы фактически решены в согласии лишь с экономическими критериями. Именно так и должно быть, если мы действительно желаем следовать тем логическим заключениям, которые сопутствуют естественным (примитивным) требованиям тела.
Экономическая наука, основанная на биологическом принципе, полностью осуждает сам принцип благотворительности во всех ее проявлениях. Экономисты всегда против непродуктивных расходов. Их идеал строго ограничен конкретной личностью и теми плодами, которые он или она получает в результате своей деятельности. Даже подаяние инвалиду расценивается как неизбежное зло и бессмысленная растрата собственных ресурсов. Так называемое пособие, которое предоставляется безработным, устроено именно так, чтобы как можно больше заплатить при этом себе. Этот независимый и самостоятельный принцип индивидуальной обособленности защищен в каждой сфере человеческих отношений как идеал совершенной жизни.
Такой биологический бренд служения человечеству, одобренный современной благотворительностью, является ничем иным, как побочным продуктом служения собственному телу. Несовместимости общественных и личных интересов пытаются избежать, отдавая последнему высочайший приоритет. Однако эгоизм никогда не согласуется с благотворительностью. Елейное самодовольство капитализма с одной стороны и коммунизма с другой (каждый из которых гордится своей благотворительностью и человеколюбием) являются лишь ужасной формой откровенного самообмана, неизбежно возникающего в результате борьбы за существование на основе слепого побуждения к бездумному удовлетворению собственных чувств.
Я не отрицаю законность и обоснованность заключений экономических и биологических наук. Они, конечно, верны, но в ограниченном, узком смысле. Наиболее пригодны же они для того, чтобы выявить лицемерие требований всего племени сентиментальных гуманистов и филантропов, которые стремятся выставить напоказ свою воображаемую способность исправить все безжалостные ошибки провидения своим превосходящим все остальное милосердием. Но эти науки совершают противоположную ошибку, когда отрицают необходимость самого принципа благотворительности из-за предчувствия его неизбежного злоупотребления в руках погрязшего в грехе человечества. Эти точные науки с еще большим опасением склонны выискивать, не без убедительных причин, результаты злоупотребления принципом благотворительности, нежели последствия чистого эгоизма, которые они сами по этой причине и защищают.
Если бесполезный человек, или простой потребитель, как говорит наука экономика, поощрен вести непринужденную и комфортную жизнь, которая является надлежащей и непреложной наградой производительного человека, то обе эти категории людей непременно в конечном счете попадут в затруднительное положение. Только потенциально производительному человеку можно помочь, конечно же, в строго ограниченной и неопределенной степени, и это не приведет к далеко идущим плохим экономическим последствиям, которые могут подорвать саму основу материального благополучия. Гуманист, принадлежащий к эмоционально-сентиментальной школе, отвечает на это полностью ограниченным и неверным доводом, гласящим, что последствия полного воздержания от помощи или изоляции тех, кто экономически приносит вред обществу, вряд ли будут менее фатальными для общего материального благосостояния.
Те несомненно доброжелательные и действующие из лучших побуждений люди, которые после прослушивания обеих сторон и понимания обоснованности их соответствующих утверждений, пытаются урегулировать отношения между этими враждебными школами, предлагая путь «золотой середины», неизбежно попадут в незавидное положение Гобсона, поскольку эта третья альтернатива только создает новый источник зла, не уменьшая перспективу вреда, которым угрожают другие две, уже существующие.
Переводчик: Вриндавана Чандра Дас
Редактор: Традиш Дас
English
Sj. Narayandas Adhikari, m. a., Bhaktisudhakar
Be Kind and Serve Vaishnavas
(part 1)
Journal ‘The Harmonist’
Edited by
Shrila Bhaktisiddhanta Saraswati Thakur
(No. 2, Vol. XXVII, July 1929)
THE teachings of Lord Chaitanya make the following the sine qua non of spiritual life, viz., to have an inclination for the Holy Name, to be kind to jivas, to serve the Vaishnavas.
In this Iron Age Krishna chooses to appear in this world in the Form of the Holy Name. To recite the Holy Name without offence is the only permitted way of serving the Supreme Lord in this sinful Age. To attain this is the ultimate object of human life.
In order to qualify for and continue in the state of grace in which the chanting of the Name without offence is possible it is necessary to be both kind to all animate beings and to serve the devotees of the Lord. Sri Chaitanya insists that the shastras enjoin us to serve no one who does not serve the Lord. The shastras recognise no community of unbelievers. The word ‘service’ is therein deliberately reserved to denote the relationship with the devotees alone. It is necessary and obligatory on all animate beings to serve the Vaishnavas and them only.
The idea of service that prevails in non-Vaishnava communities is rendered to the material cases of body and mind in which the jiva is incarcerated in the state of sin. As a matter of fact the mind and body can be served only by mind and body and not by the soul. The mind and body are, however, without the power of initiative. It is the soul that serves the body and mind under the mistaken notion that they are identical with himself. It is, however, impossible for the soul to serve the material cases even while under such self-delusion. What he really does in such a case is to require the cases of others to serve his own cases. The soul only confounds himself with the material cases when he is really averse to serve at all as he can serve only the soul. As soon as he desires to receive the service of other souls that the delusion of being master in his own right overpowers his judgement and makes him lose the function of service and have that of enjoyment in its stead. In the realm of the spirit there is no enjoyment for the individual souls there being only one Enjoyer, viz., the Supreme Lord Himself to Whom all services are rendered. In the spiritual realm, no individual soul misappropriates any service for his own personal enjoyment. This is the only and natural constitution of the real spiritual community. The soul has nothing to do in the matter of service with a community of sinful jivas, which is based on the principle of selfish material enjoyment sometimes passing under the name of service. The Vaishnavas can only feel sorrow for the plight of fallen souls and try to reclaim them from the self-elected state of sinfulness. They cannot serve a fallen soul as the latter wants only enjoyment and not service, the relationship, whatever it is, being mutual.
The spiritual function taught by Sri Chaitanya on the authority of the Scriptures should not be confounded with duties in the current ethical senses. If we are inclined to enjoy objects, which are on the plane of the material cases in which we may happen to be incarcerated we run the risk of prolonging the painful delusion that our souls are identical with the body and mind. This is a suicidal folly. The dereliction of so-called ethical duties is punished by physical and mental inconveniences that obstruct our freedom of material enjoyment and serves a useful purpose if it makes us understand the justice and beneficent purpose of what appears to be a retributive principle, which should be impossible in an all-merciful Providence. But such reaction is rare and would hardly be recognised as ethical. The simmer ordinarily tries to avoid the inconveniences by being more careful in the choice of enjoyment for the future. This leaves him substantially in the same position as before. The dereliction of the spiritual duty is punished by an increase of worldliness or attachment to the material cases, which are mistaken for the soul. This deadens the spiritual instinct still further. This is not perfectly intelligible so long as one remains subject to the worldly or apparent self. The worldling, indeed, finds nothing to object, to, and much to praise, in the conduct of the worldling. Nay, the confirmed worldling is also necessarily a confirmed opponent of spiritual life. The so-called dutiful worldling is only under a double delusion. The word duty, which belongs to the technical vocabulary of empiric ethics does not, therefore, really apply to those spiritual functions the necessity of which is emphasised by Sri Chaitanyadeva.
The worldling, indeed, finds an infinite number of duties to be performed in this world. These duties are sometimes comprehensively and euphemistically styled ‘service of Humanity.’ To minister to the wants of the body and mind is according to ethical science the paramount and only duty that we owe to ourselves and other fellow beings. That conduct which does not serve, or actually obstructs, this purpose is branded as bad. The decision lies with the mind. Of course, the mind has its thousand and one considerations by which it pretends to seek to establish the real necessity and wisdom of following a particular course. But these considerations themselves are always subordinate to the above purpose. In its attempt to formulate a basis for its conduct that will stand the test of reason the mind is reduced to the necessity of declaring that no definite basis exists merely in order to avoid a straightforward confession of its thralldom to the body. This means the abandonment of impartial and all-round consideration in favour of a foregone conclusion, which is the product of an irrational instinct, viz., the desire for sensuous gratification.
But the insincere and irrational science of empiric ethics although it is compelled, in however roundabout a way, to confess its failure to find a basis in reason for its conclusions still continues shamelessly to proclaim itself as the only rational regulator of human conduct. As a matter of fact under the colour of regulating it only tries to persuade us to follow the natural bent of the mind to pander to the body by adopting the ideal of seeking to adjust the mind and body their surroundings under pressure that admits of no action. There is really no ‘ought’ in the matter at all. It is taken for granted as self-evident that the body and mind have a right to live and function at their own sweet will as long as and comfortably as possible. But the body is sure to grow old and decrepit and die, The mind is subject to decay and is liable to perish with the body so far as this is ascertainable by itself. According to empiric science the mind cannot actively exist, or, in other words, be alive, except in the living body.
Thus our so-called duties, according to the principle of empiric ethics, reduce themselves to no more than this, viz., to follow the natural inclinations of the body in such way that the body may thereby be enabled to enjoy the most vigorous and all-round existence for the longest space of time; and also to help others to do the same but the latter is not really compatible with the former, in spite of all the ingenuity that has been displayed to explain away the incongruity and gild the pill.
The attempt to live for the biological purpose of accumulating worldly facilities for the body is sure to lead to social and moral disaster. The biological interests of one individual are not identical with those of another individual. The struggle for existence is really a fight of each individual against every other individual in order to live well at the expense of others. But the attempt carries its own punishment. The individual cannot continue to thrive unless other individuals are also prosperous. This is the insoluble vicious circle. This is only as it should be. The defects of a conclusion that is not proven nor provable can never be avoided in the long run.
The result has been that even the cleverest of ethical persons finds it convenient only to profess a lip homage to the vague principles of biological ethics as their contrived vagueness frees him from submitting to any principle except the dictates of the interest of the physical body. Charity, says the biological proverb, begins at home. It should have been added that it also ends there Charity to one’s own body is elastic enough to monopolise easily the whole of one’s conduct. It has always the first as well as the last acclaim on its votaries. The occasion to consider the claims of the second and third persons does indeed always arise but always as auxiliaries of the first person singular number. Empiric altruism is sheer hypocrisy from beginning to end.
So everybody who professes to follow the principles of empiric ethics, either biological or casuistical, only lives into the body and mind, which are really one, which he or she is pleased to call the soul this predominance of the pseudo-self is inevitable and natural in this world and does not require to be taught. The body and mind have their natural but unappeasable wants. The wants themselves are of a hopelessly conflicting nature. It is impossible to harmonise the demands of the body and mind except by always refusing to gratify them either wholly or partially. Nay even this imperfect satisfaction of these wants becomes increasingly impossible by the very effort to follow the recommendations of empiric ethics.
The philanthropists and all those who advocate the cult of the ‘service’ of humanity ate being converted by the stern logic of facts to the creed of the economists, which favours the uncompromising biological ideal. Today in all civilized countries all weighty issues are practically decided almost solely by the economic test. This is as it should be if we really want to follow the natural dictates of the body to their logical conclusion.
Charity in all its forms is condemned on principle by the economic science on biological grounds. The economists oppose all unproductive expenditure. Their ideal strictly limits the individual to the fruits of his or her own personal industry. Even charity to the disabled regarded as a necessary evil and drain on the resources of industry. The so-called relief that is provided for the unemployed is so arranged as to be made to pay itself as much as possible. The self-supporting and self-sufficient principle of the unit is advocated in every sphere of human relationship as the ideal of perfect living.
This biological brand of the service of humanity favoured by modern charity is a by-product of the ‘service’ of one’s own body. The incompatibility of communal and individual interests is avoided by making the latter supreme. Selfishness is ever incompatible with charity. The unctuous self-satisfaction of capitalism on the one hand and of communism on the other, each of which prides itself on its charity and humanity, is only a terrible form of transparent self-deception necessitated by the struggle for existence due to the blind urge of sensuous living.
I do not deny the validity of the conclusions of economic and biological sciences. They are certainly true in the limited sense. They more over serve the useful purpose of exposing clearly the hypocrisy of the claims of the whole race of sentimental humanitarians who pose as agencies for correcting the errors of a merciless providence by their own superior clemency. But these sciences fall into the opposite error when they deny the necessity of the very principle of charity through correct apprehension of its inevitable abuse in the hands of sinful humanity. Those exact sciences are disposed to regard, not without very cogent reasons, the results of the abuse of the principle of charity with even greater alarm than those of undiluted selfishness, which they themselves advocate for this reason.
If an unproductive, or merely consuming person, says the economic science, is encouraged to lead a life of ease and comfort which is the proper and safe reward of the productive individual, both parties to such a policy, viz., the helper as well as the helped, are bound to come to grief in the long run. Only the potentially productive person may be helped, to a strictly limited and tentative extent, without producing far-reaching bad economic consequences, which are bound to undermine the basis of material well-being. The humanitarian of the sensuous sentimental school replies with equally limited and equally misleading argument that the consequence of total abstinence from helping, or segregating, those who are economically mischievous members of society, are not likely to be less fatal to general material well-being.
Those apparently well meaning people, who after hearing both sides and realising the validity of their respective contentions, try to mediate between the hostile schools by devising the path of the ‘golden mean,’ find themselves reduced to the unenviable position of Hobson, as this third alternative only creates a fresh source of evil without diminishing the prospect of mischief threatened by the other two already existing.
Наверх
